Маленькое одолжение - Страница 16

— Они запираются в… — пробормотал я себе под нос. Тут до меня, наконец, дошло. — Обереги. Бронированные двери. Он построил себе убежище.

Грималкин испустил негромкий, зевающий звук, который я воспринял как одобрение.

Моя квартира тоже оборудована подобными средствами защиты, которые я могу задействовать при необходимости — ну, конечно, в моей методике больше от Мерлина и меньше от Бонда. Однако же, черт возьми, что могло потревожить Марконе настолько, что ему пришлось в такой спешке хорониться в своей норе?

Тут Гард резко вскинула голову и уставилась в то место, где стояла Мэб — так, словно крошечное снежное изваяние могло видеть смотревшую на нее исполинскую фигуру Зимней Королевы. Гард сунула руку в карман пиджака, вытащила что-то, напоминающее маленькую, узкую деревянную коробочку — ну, вроде тех футляров, в которых продаются дорогие перьевые ручки — и достала из нее маленькую прямоугольную пластинку. Она подняла ее, снова повернулась к Мэб и крепко сжала пластинку пальцами.

Снежная скульптура рассыпалась, будто ее и не было.

— Они увидели скрытую камеру, — пробормотал я.

— С учетом присущей смертным ограниченности, Делающая Выбор умна и изобретательна, — отозвалась Мэб. — Барон поступил мудро, воспользовавшись ее услугами.

Я покосился на Мэб.

— Что случилось?

— Мое Зрение затуманилось на несколько минут. А потом вот что.

Она еще раз взмахнула рукой, и здание возникло снова — только на этот раз облачка измороси изображали клубившийся вокруг него густой дым. Да и вся модель казалась теперь рыхлее, зернистее, словно Мэб выбрала для него слишком крупные снежинки.

Даже так я узнал Марконе, который выходил, пошатываясь, из парадных дверей здания. Вокруг него возникло несколько фигур. Они окружили его. Откуда-то из ночи возник ничем не примечательный фургон. Неизвестные фигуры втолкнули Марконе в дверь, забрались следом и уехали.

Стоило фургону скрыться в ночи, как здание дрогнуло и обвалилось, превратившись в уже знакомую мне руину.

— Я избрала тебя своим эмиссаром, — сказала мне Мэб. — Ты окажешь мне услугу, вторую из трех, что был мне должен. Ты отыщешь барона.

— Черта с два, — ответил я прежде, чем мой мозг успел просчитать возможные последствия такого ответа.

Мэб негромко, гортанно рассмеялась.

— Еще как отыщешь, дитя чародейки. Если хочешь остаться в живых, конечно. Другого выбора у тебя нет.

Гнев разгорелся в моей груди и выплеснулся изо рта, старательно минуя мозг.

— Мы об этом не договаривались, — огрызнулся я. — Согласно условиям нашей сделки я могу сам решать, какие услуги из запрашиваемых вами оказывать, а какие нет, и при этом вы не можете принуждать меня.

Ежевичные губы Мэб раздвинулись в безмолвном оскале, и весь мир превратился в ослепительно-белую завесу боли, обжегшую мне глаза. Черт, я даже не представлял себе, что может быть так больно. Я рухнул на землю, но мне не повезло: я двинулся башкой недостаточно сильно, чтобы лишиться чувств. Я не мог пошевелиться. Я не мог вздохнуть. Я не мог кричать.

А потом я ощутил рядом со мной что-то ледяное. Что-то очень мягкое и очень холодное коснулось моего уха. Сквозь боль я все-таки понял, что это. Губы. Губы Мэб. Королева воздуха и темноты осторожно целовала меня в ухо, потом охватила губами мочку и чуть прикусила ее.

В другом ухе послышался приглушенный, напряженный, голодный шепоток Грималкина.

— Смертный грубиян. Что бы ни было у тебя в прошлом, что ни грядет тебе в будущем, знай: я — Мэб, и я держу свое слово. Усомнись в моем слове еще хоть раз, обезьяна, и я окончательно заморожу воду в твоих глазах.

Боль с большой буквы «Б» сменилась просто болью, и я стиснул зубы, чтобы не завизжать. Я снова мог шевелиться. Я отпрянул от нее, отползая на спине до тех пор, пока не стукнулся о стену. Я прикрыл глаза руками и буквально услышал, как ломаются перемерзшие ресницы.

С минуту я сидел, пытаясь совладать с болью, и белая пелена в глазах понемногу сменилась алой, потом черной. Я открыл глаза. Сфокусировать взгляд мне никак не удавалось. Я ощутил на лице что-то мокрое и коснулся этого пальцем. Из глаз шла кровь.

— Я не принуждала тебя и не посылала своих агентов, чтобы они делали это, — продолжала Мэб так, словно разговор не прерывался ни на мгновение. — Так или иначе, если ты хочешь остаться в живых, ты будешь служить мне. Могу тебя заверить: посланники Летних не успокоятся, пока ты не будешь мертв.

Секунду я молча смотрел на нее, слишком оглушенный болью и — еще в большей степени, честно говоря — страхом.

— Это еще одно яблоко раздора между вами и Титанией?

— Когда одна династия делает ход, другая вынуждена делать ответный, — кивнула Мэб.

— Титания желает смерти Марконе? — прохрипел я.

— Можно сказать и так, — ответила она. — И ее эмиссары будут и дальше пытаться убить тебя. Только ценой спасения жизни Барона ты сможешь сохранить и твою, — она сделала паузу. — Если, конечно…

— Что — «если»?

— Если только ты не согласишься принять мантию Зимнего Рыцаря, — с улыбкой произнесла Мэб. — В таком случае я буду вынуждена поручить это дело другому эмиссару, а твое участие в нем на этом закончится, — веки ее томно опустились, а суррогатный голос сделался текучим, бархатным. — Редкие, очень редкие смертные могут похвастаться такой силой, такой властью, такими наслаждениями, какие будут доступны тебе как моему Рыцарю.

Зимний Рыцарь. Смертный воин Зимней династии. Парень, последним занимавший эту должность, насколько мне известно, висел, прикованный ледяными цепями к замерзшему дереву, испытывая невыносимые муки — и каждый раз, когда жизненных сил у него больше не оставалось, его исцеляли — чтобы начать пытку заново. Страдания окончательно лишили его рассудка. Собственно, он и раньше не производил впечатления особенно приятного типа, и все же нельзя, нельзя подвергать человека, каким бы он ни был, таким мучениям.