Стоило сиянию «Амораккиуса» выплеснуться через дверь в зал, как десятки, если не сотни хобов разом взвыли от боли. Они визжали так громко, что я буквально ощущал давление их воплей на мои барабанные перепонки, как это бывает на по-настоящему громком рок-концерте.
Но еще громче гремел голос Майкла Карпентера, Рыцаря Креста, земного воплощения ангельской силы, носителя клинка, некогда принадлежавшего сквайру по имени Варт.
— Lava quod est sordium! — зычно — так зычно, что не верилось, что такой рев может исходить из человеческой глотки — возгласил Майкл. — In nomine Dei, sana quod est saucium!
Только когда Меч покинул комнату, я увидел, что свет в помещении горит как ни в чем ни бывало — равно как и по всему вокзалу.
— Мыш! — крикнул я. — Остаешься здесь! Стереги раненых! — я поспешил за Майклом, но от двери оглянулся. Мыш не спеша отошел от стены и встал между дверью и кучкой перепуганных людей, высоко подняв голову и широко расставив лапы — попробуй, сунься.
В зале спринклеры устроили вполне внушительную имитацию вонючего тропического муссона. Не успев отойти от двери на несколько шагов, я поскользнулся в луже воды и горящей хобовой крови. Меч сиял так ярко, что мне пришлось прикрыть глаза рукой. Смотреть на Майкла или хотя бы куда-либо рядом с ним я не мог, поэтому я ориентировался по оставленным им за собой разрубленным телам хобов.
Десяток или полтора хобов нашли смерть от Майклова меча.
Им здорово повезло.
Гораздо больше их — в поле моего зрения попало несколько десятков, но я наверняка видел далеко не всех — попадали слишком далеко от Майкла, чтобы он достал их мечом. Они превратились в съежившиеся комки плоти, от которых шел жирный дым. Некоторые из них пытались еще шевелиться.
Блин-тарарам.
Врагу не пожелаешь, правда.
Я следовал за Майклом, старательно избегая смотреть на Меч. Должно быть, если в здании имелись спринклеры, отличные от того, которого я использовал в своем заклятии, оно могло и не заставить их сработать. И если Майкл попадет в зону мрака, хобы, имеющие там хоть какую-то защиту от света, могли навалиться на него всем скопом.
Однако — возможно по везению, а может, такова была судьба, или воля Божья, а скорее всего, экономный подрядчик — похоже, все спринклеры в здании оказались одного типа. Вода лилась отовсюду, смывая мрак словно слой глины и замещая его тысячами тысяч крохотных радуг — так преломлялся в искусственном ливне свет «Амораккиуса».
Спрятаться хобам было негде.
Я шел, ориентируясь по останкам порубленных врагов. Порубленных? Порубатых? И не смотрите на меня так. Я институтов не кончал. Возможно, правильное использование производных от глагола «рубить» проходят в институте. В моем экзаменационном билете этого слова точно не было.
Я остановился и, насколько мне это позволяло ослепительное сияние меча и непрекращающийся дождь с потолка, огляделся по сторонам, пытаясь понять, куда направляется Майкл.
Странная, короткая вибрация передалась мне через подошвы башмаков. Потом последовал тяжелый удар, сопровождаемый такой же вибрацией. Я резко повернулся в сторону входной двери — и в это мгновение она разлетелась вместе с изрядной частью кирпичной стены. В образовавшемся проеме не было видно ничего, кроме слабого мерцания, но стоило тому, кто скрывался за завесой, оказаться на свету «Амораккиуса» и под моим импровизированным тропическим ливнем, как заклятие дрогнуло и исчезло.
И из-за завесы показались двадцать футов роста и четыре или пять тонн веса Большого Братца Бебеки.
На этот раз он облачился в броню из прозрачного, напоминающего хрусталь материала, и меч в его руке был длиннее моей машины. Он открыл пасть, и я почувствовал его боевой рык — именно не услышал сквозь какофонию боя, а почувствовал кожей звук, столь низкий и громкий, что издать его мог, наверное, только кит.
— Ну да, — буркнул я. — День что ни минута, то веселее и веселее.
Любой, обладающий хоть унцией мозгов, знает, что драться с кем-либо, имеющим значительное преимущество в росте, весе и оружии, нелегко. Если ваш противник тяжелее вас на пятьдесят фунтов, шансы на победу у вас, мягко говоря, сомнительны.
Если ваш соперник тяжелее вас на восемьсот пятьдесят фунтов, это уже не бой, а сцена из «Годзиллы». Ну, или из мультика про Тома и Джерри.
Мое тело уже пришло в движение, очевидно, решив, что дожидаться, пока мой мозг разберется в ситуации, опасно для жизни. Мозг думал, что ситуацию точнее всего сравнить с игрой в кошки-мышки. В то время, как я превосходил соперника в ловкости, на прямой бебека наверняка развивал гораздо большую скорость, чем я. С точки зрения чистой физики у меня почти не было шансов нанести ему мало-мальский ущерб, тогда как даже дружеский хлопок его лапищи сокрушил бы мне грудную клетку — вот вам и еще одно сходство.
На телеэкране побеждает Джерри, но в реальной жизни Том редко оказался бы в положении побежденного. Что-то я не помню, чтобы Мистер хоть раз вернулся домой, зализывая полученные от мышей раны. Если уж на то пошло, он, кажется, ни разу не вернулся со своих прогулок голодным. Игра в кошки-мышки доставляет удовольствие только кошке.
Тем временем мое тело бросилось в сторону, заставляя преследовавшего меня Крошку сделать поворот, снизив скорость и подарив мне драгоценную секунду, а может, даже три — время, достаточное, чтобы со всех ног броситься к участку пола, обозначенному с двух сторон желтыми предупредительными барьерами: там, где Джо-уборщик покрывал пол мастикой. Я пулей пересек влажную, скользкую полосу, молясь на бегу, чтобы я не поскользнулся. Стоило бы мне упасть, бебеке достаточно было бы раз топнуть, чтобы его огромные копыта раздавили меня пополам.